Не продаётся

Он как только пришёл в ДЮСШ на первые тренировки, сразу дали погоняло Додик. А хули… худой и бледный шо спирохета, но пожалели – мамка вмэрла, папка бухает, брат наркоман, сестра проститука. Все порядочные профессии родственники разобрали. Девяностые, городок маленький, податься больше некуда.
Тренер, контуженный афганец, Душман, уже пересидевший, смотрел на мальчика как доктор на безнадежного.
– Делай как все. Становись крайним в круг.
Через год Додик на районном, в первом раунде нокаутировал соперника старше себя, прямым в бороду. Через два, в шестнадцать, стал чемпионом области, в восемнадцать…
Пришли к тренеру пацаны с проспекта, говорят:
– Сан Саныч, приказали Додику лечь.
Душман посмотрел на них громкими глазами, ответил:
– Вас положу прямо сейчас. Уйдите черти. Сам к Сан Санычу пойду.
Месяц у группы Душмана в ДЮСШ тренировок не было, пацаны тренеру на больницу передачи не носили. Среди босоты уличной прогон был: Душман опущенный, мол обосцали петуха, против людского пошёл.
Один Додик приходил, собирал слёзы мужика без смысла жизни в полиэтиленовый кулёчек своего огромного сердца.
Дома батю положил пару раз, тот пропал, сестру выгнал на**й, брата вылечил полностью, братик даже в Бога поверил. Сделал ремонт, влюбился, пришёл на тренировку, сказал:
– Давайте так, кто против Душмана в зале, тот идёт со мной в ринг, вывозит, Душмана в зале нет, не вывозит, он есть, у него занимаются те, кто хочет быть не только профессионалом, но и человеком.
Душман вернулся. Тренировался у него один пацан. Имя писать? А погоняло? Ну да…
Пришло время ехать на страну. Сан Саныч дернул Додика к себе в бар «Олимпиец» на разговор. Сидел как Вито Корлеоне в полутьме, план курил, смотрел с прищуром:
– Малой, ты ни одного боя не проиграл, рано или поздно, все рано положат, так ты сам приляг, так породистее будет, а мы тебе имя новое дадим и денег.
Додик долго слушал, кивал, в самом конце, на выходе уже, плюнул ответ:
– Все продаётся, батя мой за водку, брат за ширево, вы за идею, а бокс не продаётся.
И выиграл. И стал чемпионом. Его так и похоронили в городе, с почестями и поясом. Закопали нахуй, на окраине, потому что пассивный поп в мире душевных пидарасов, самоубийц не отпевает.
Последний кого видел Сан Саныч, был опущенный Душман. Кафе «Олимпиец» разметало вместе с братвой, испитыми официантками и придворной челядью, пару килограмм самодельного тротила, к ***м собачьим. Хоронить было некого.
Последнее с чего проорал Душман – испуганное ебло Сан Саныча.
Последнее, что Сан Саныч слышал, было истошное: БОКС НЕ ПРОДАЁТСЯ.

В том городе ДЮСШ закрыли. Бокса там больше нет. Почему?
Потому что он не продаётся.

 

***

Дили дили дон ; пришёл Петрушка
Дили дили динь бубенчика звон
Дили дили дон ; гремит погремушка
Дили дили динь как весел он
Не холодно от холода, влажная вязкость внутри вазы сознания, в самой душе, от одиночества, я встал, потому что баба Вася всех позвала, священник с подарками пришёл, надо слушаться, а то аминазин уколят или того хуже «в четыре точки» а ещё Новый год скоро, значит должно произойти внезапное как смерть счастье.
Не в ту дверь вошёл, а там кто-то знакомый висит. На люстре. Язык фиолетовый ; как Бог и с него стекает, или нет, стекает с ног…
Деверь закрыл, перевёл дыхание, пошёл как все, со всеми, в столовую, там ёлочка давно стояла, с осени, но на неё игрушки ;, ручками нашими исполненные «поотрезала бы нахуй, но на то они и, сука ****ь, дети» только сейчас повесили, привесили, при****ячили, носочки, яблочко, домик из вилочек, книгу покусанную, мы ж детки больненькие, как нежно нас называла тетя Паша, когда колола галоперидол, короче вот: Илюшеньке одели колготки в ромбик и колпачок с бубенчиками, он вокруг елочки ходит, поёт, а у меня перед глазами дядя Гриша, электрик, игрушка ; с люстры…
Дили дили дон ; пришёл Петрушка
Дили дили динь бубенчика звон
Дили дили дон ; гремит погремушка
Дили дили динь как весел он

 

***

Сей блеск фальшивый
Наносное
Все эти кольца и часы
Шмотьё шо интеллект еб**вый
Сорву с души

Недорого все дорогое
Всю жизнь существовал без кожи
И чувствовал как плачут зноем
Натруженные быто-рожи

Я ощущал дыханье света
В его игре на струнах тьмы
Я панковал
Я был поэтом
И братиком для гопоты

Когда же стал – немного вырос
Когда детей сюда принёс
Торговля истиной на вынос
Духовный заменила рост

На серебре и в позолоте
Без правил, принципов, без смысла
Даю лизать стихи босоте
Как в жопе ***
Скрывая мысли

Снимаю видео с людями
Которых хочется убить
Китайский чай сосу с ****ями
Которых некому прибить

Но ничего, я скоро крякну
Ещё немножечко, чуть-чуть
Мой селезень болотный, мака
Насыпет шо кокос на грудь

Сей блеск фальшивый
Наносное
Все эти кольца и часы
Шмотьё шо интеллект еб**вый
Сорву с души

 

***

Осенью, в припадке смертном
И при болях головных
В запечатанном конверте
Но при паре золотых

Франтом в месте всем известном
Ходит гений по судам
И пугает судей креслом
Подарованном ворам

Адвокаты беззащитны
Пред абсурдом мировой
Наши души в теле крытки
Словно призрак половой

К черту эти разговоры
Справедливости не будет
Обворованны все воры
И посажены все судьи

Осенью, законом мерной
Кушая благую весть
Кажется: Господь не вредный
Просто зашился здесь

 

***

Здесь океан играет лужу
А ивы ветвь – из стали прут
Здесь все давно е**тся в душу
И еб**й этою живут

Я знаю шо: «весь мир театр»
Да люди в нем посредственность
Вулкан играл потухший кратер
И цель оправдывала средства

Я подошёл к унылой бездне
Чернеющей п***е дыры
Я крикнул: «Шож ты поц железный!
Гони е**чий брат, гори!!!»

Я крикнул: «Ты рождён нарушить»
Орнул: «Зажги, педрон, взрывайся!!!»
Но только жалкое радушие
Но только мерзкое: отчайся…

Я верю в то, что в сокровенном
Они только играют мразь
Я сыну говорю: не тленно
Порядочное «мир украсть»

Я выхожу один на плаху
И там танцую с палачом
Я рву короткую рубаху
Своим надроченным мечом

Но сцена крутится двуличием
Под этим дерзким «босиком»
Исполнить счастье тупо: мысленно
А чудо чувствовать: тайком

Я знаю шо: «весь мир театр»
Да люди в нем посредственность
Вулкан играл потухший кратер
И цель оправдывала средства

Здесь океан играет лужу
А ивы ветвь – из стали прут
Здесь все давно е**тся в душу
И еб**й этою живут

 

Вот, улыбаешься, значит я счастлив

Спутницы были и в прошлом мочалки
Всяким сношала по жизни влюбленность
Ты для меня как для урки мурчалки
Душу затренить на четкость и ловкость

Мне твоя попа – святая икона
Дух непорочного в каждом движении
Из уголовника и макогона
Стал я поэтом при всем уважении

Что мне в политике, что в журналистике
Что мне среди прокурорских и ариев
Бросил я мир и проникся софистикой
Дабы прославить твоё воспитание

Дева кормящая, рыжее Солнышко
Есть в тебе что-то от Геры Вселенской
Есть и от похоти, есть для нервозного
Все же одно: совершенное женское

Всякое было, гнилое, неровное
Я ведь стараюсь, прости мне ненастье
Ты для меня измеритель духовного
Вот, улыбаешься, значит я счастлив

 

***

Я смеялся весь день чтобы ночью
Разбиться на капли
Чтобы утром
Черпать себя медленными горстями, приговаривая:
Где улыбка?
Где, этот единственный цельный глоток меня?
И не найдя её
Смеяться ещё один день
Хотя бы один сегодняшний день
Ушами
Поступками
Глазами
Чтобы ночью
Разлиться на пол
И утром не досчитаться
Ещё одного грамма счастья.

Стас ДОМБРОВСКИЙ